с днем рождения, Kirdan!

[orocchan]

я обещала, что опоздаю с подарком
я также обещала, что это будет Бьякурен, где Ренджи сверху *мнется* ну... не совсем... только не пугайся...

название: Методы воскрешения
автор: orocchan
бета: не бечено
аниме: Блич
пейринг: Бьякурен
предупреждение: PG-13, но только из-за кровищи. ангст, нон-кон, и вообще сплошной стеб вдохновение творит страшные вещи. извиняюсь сразу - весьма и весьма затасканная сцена в госпитале.

Ничего больше не хочется. Ни вставать с больничной койки, ни пить лекарства, ни даже слышать, как на улице раздаются крики – это шинигами из одиннадцатого, умирая от скуки в больнице, пытаются подраться, пока не смотрят медики.
Один из таких шинигами сидит рядом и меланхолично строгает чурку.
- Ренджи, ты можешь идти, - разговаривать тоже не хочется, но слабый голос справедливости еще звучит в опустошенной душе, требуя отпустить лейтенанта на волю. У него, наверняка, полно других дел, кроме как дежурить у койки раненого капитана.
Ренджи смотрит на него пристально и ничего не отвечает.
Бьякуя признает, что в данный момент представляет собой жалкое зрелище. Нет, не забинтованный живот тому причина. И даже не порез на скуле от осколка Сенбондзакуры по неосторожности. Не поражение в битве – нет, этому он даже рад. Причина заключается в том, что Кучики Бьякуя едва не убил собственную сестру и ее спасителей. Поэтому уже который день сидит без движения и смотрит в никуда пустыми глазами.
Он не умеет прощать, особенно, не умеет прощать себя. Правильнее было бы сделать сеппуку – но для этого надо вернуться в свой особняк, а Рецу предусмотрительно не выпускает его из госпиталя.
Ренджи поднимается, подходит, садится на край кровати.
- Кучики-тайчо, вам принести поесть?
Он кивает послушно. Ничего не имеет значение.
- Принеси.
- Кучики-тайчо. Хватит уже, - в голосе лейтенанта слышно раздражение. Сердится? Пусть сердится.
Ренджи больше не боится его. Он победил – если не в настоящем бою, то в битве чести он и Куросаки Ичиго стали героями Сейрейтея. Только Бьякуя не понимает своей самурайской душой зачем Ренджи возится с побежденным. Он не хочет жалости. Это – неуважение... даже хуже – почти оскорбление.
- Кучики-тайчо, - пытается дозваться Ренджи. – Вы уже извинились. Рукия не держит на вас зла. Никто вас ни в чем не винит. Хватит.
- Ты хотел принести мне поесть.
С языка Ренджи срывается неприличное слово. Бьякуя отвлеченно замечает, что раньше Ренджи бы не осмелился ругаться в его присутствии. Боялся наказания. Но сейчас он имеет право делать что угодно, да и капитану, в принципе, уже все равно.
Все потеряло значение.
... Даже губы лейтенанта неожиданно приникающие к его губам не значат ничего. Даже когда Ренджи с силой целует его, заставляя раскрыть рот навстречу своему языку. Даже когда ладони вдавливают в спинку кровати, и боль расползается обжигающими щупальцами по спине и животу, так, словно бы Шинсо еще раз пронзило его насквозь. Становится горячо, когда алая кровь проступает на бинтах, но Ренджи продолжает его целовать и сжимать плечи...
Все равно.
Он даже знает, зачем. Кажется, в мире живых это называется шоковая терапия. Бьякуя отвлеченно думает, что Ренджи мог бы ограничиться простой пощечиной. Потом решает, что нет, пощечина бы не помогла. Да и поцелуи не помогут, боль от раны тоже не приведет его в чувство, все это просто неприятно. Ренджи целоваться совсем не умеет... Ками-сама, да что ж это он... как он может оценивать... даже ни разу не приходило в голову целовать своего лейтенанта... Абарая... мужчину, в конце концов... Но он стерпит, недолго осталось...
Дышать нельзя. Не из-за поцелуя, а из-за открывшейся раны. И вкус на губах такой терпкий, что горло сжимается... или сжимается из-за того, что кровь в легких душит его?...
Надо сопротивляться. Но ничего не хочется. Ренджи когда-нибудь надоест безответная кукла – мальчик, кто учил тебя целоваться? шею бы ему свернуть; так у тебя не будет успеха, - и ведь сдастся, оставит его в покое. Не насиловать же собирается....
Рука Ренджи ныряет под одеяло и путается в складках больничной юката.
... или собирается?
Бьякуя приоткрывает глаза. Цепкие пальцы (обезьяна!!) хватают за волосы на затылке и заставляют запрокинуть голову, чтобы можно было впиться губами в тонкую кожу под подбородком. Пальцы другой руки добираются до бедра, щипают, проскальзывают под задницу.
Так. Это уже интересней.
Его действительно пытаются изнасиловать? Прямо в больнице – раненого капитана, замотанного в бинты, почти теряющего сознание от боли, без всяких нежностей и прелюдий, какой-то мужчина.. нет, почему какой-то ... его собственный лейтенант... невоспитанный грязный Абарай Ренджи... который, ко всему прочему, и целоваться не умеет, зажимает его, как последнюю шлюху, на узкой кровати среди запаха лекарств, - невероятно.
Ренджи прикусывает кожу на шее, оставляя иссиня-кровавый след, и наваливается сверху, что-то прорычав.
Не смешно.
Рана вспыхивает леденящей болью, и Бьякуя на миг теряет сознание. Когда приходит в себя, оказывается, что лейтенант уютно устроился между ног, задрав больничную юката до пояса.
- Абарай-фукутайчо, - Бьякуя выдыхает удивленно, и чуть снова не теряет сознание от попытки говорить. – Что вы делаете?
- А что, ты еще сомневаешься? Пытаюсь тебя трахнуть.
- ... зачем?
- Ну, надо попробовать, пока ты жив... с трупом как-то неинтересно. А я всегда хотел...
Это переходит все границы. Наглость в голосе... Настырные пальцы на заднице... Нет, самоубийство потерпит. Сначала Сенбондзакура напьется чужой крови – того животного, которого ей не дали тогда разорвать на кусочки. В глазах Бьякуи загорается ледяной огонь.
- Слезь.
- Попробуйте меня остановить, Кучики-тайчо, – довольная ухмылка.
Движение рукой – и лейтенант отлетает к противоположной стене. Кидо забирает силы, и дышать сейчас трудно, и перед глазами плывут звезды оттого, что потерял много крови, но Бьякуя садится на кровати, запахивает юкату и повелительно поднимает голову. Сила - не в руках, а в железной воле, и ее у главы великого клана хватит на половину Готея.
- Пшел. Вон.
- Так точно, Кучики-тайчо! – отчеканивает Ренджи и бросается прочь – за медиками.
Дальше в какой-то дымке появляются чужие лица, гулкие голоса читают целебные заклинания, осторожные руки перебинтовывают, касаются его, усаживают обратно на подушки. И все это время у резко-белой стены стоит бледный лейтенант с пронзительно-черной татуировкой на лбу и хмурится, и кусает губы. В карих глазах - растерянность и облегчение.
Бьякуя пытается улыбнуться – Ренджи все-таки его спас, потому что сейчас ему отчаянно хочется жить. Даже чтобы просто встать на ноги и всадить клинок под ребра тому, кто вернул его к жизни.
Надо поговорить с лейтенантом о методах воскрешения капитанов.
И научить, наконец, целоваться.

и вот. не прошло и года.
с Днем Рождения, Котя Хелла!

Эпилог

Эпилог

- Чире. Сенбондзакура.
Когда в вихре тысячи лепестков перед тобой рассыпается стальной клинок, и смертоносные лезвия кружат, кружат, кружат и слепят глаза, то забываешь дышать. В любой момент они могут пройти пулями навылет. Вихри боли.
Веет смертью. Лепестки непереносимо волшебно продолжают падать. Осыпается цветущее дерево.
"Опади".
Ренджи не считал себя трусом, но инстинкты взяли свое, и он вжался в угол кабинета, подальше от вьющихся лезвий.
- Тайчо? - получилось не очень-то смело.
- Ты рад, что я вернулся, Ренджи?
- Очень, - один лепесток царапнул щеку, и рыжий отвернулся, закрыв глаза. Он подозревал, что это не Кучики-тайчо на секунду потерял контроль над шикаем.
Отнюдь.
Это был намек. Не лгать. Ренджи замер.
- Я рад видеть тайчо снова на службе, - поправился он.
- Ты затратил много усилий, чтобы я вернулся, тогда, в палате. Не так ли? - холодным тоном.
- Я ошибся, - заверил его лейтенант, но лепесток оставил еще царапину - теперь на подбородке. Отступать было некуда, если только не проломить стену головой и выкарабкаться наружу. Но стена была каменная, а голова - нет. Впрочем, жалость к себе убывала тем быстрее, чем больше лезвий кружилось рядом.
- В чем же?
Бьякуя сделал шаг. Занавесь из лепестков колыхнулась, расступилась перед ним и тут же сомкнулась за спиной.
- Тайчо, я не хотел... Хорошо, я хотел!! - запаниковал он, наблюдая за приближением капитана. - Я сознаюсь! Я воспользовался вашей слабостью...
- Достаточно. Подними руки.
Ренджи послушался. Лепестки вонзились в рукава, пришпиливая ткань к стене. Бьякуя подступил и взял Ренджи за подбородок:
- Думаешь, мне понравилось?
Ренджи энергично замотал головой, но Бьякуя крепче сжал его подбородок:
- Тогда что ты должен сказать?
- ... извините.
- Так лучше. Думаешь, приятно целоваться... с мокрым поленом? - вздохнул Бьякуя и... прильнул к губам фукутайчо.
Нельзя сказать, чтобы у Ренджи был вагон опыта с поцелуями, а также словарного запаса, позволяющего точно передавать нюансы этого события. Обычно Ренджи влеплял кому-нибудь поцелуй, и это был как сигнал к действию. Собственно, даже не "как". Да и долго размазывать слюни (иначе не сказать) по лицу соискателя сексуального удовлетворения (не назвать иначе!) Ренджи не стремился. Если бы мог, он бы отменил этот позорный и мокрый обычай. Удовлетворения он не приносил, а налет романтики, которой поцелуй должен был отдавать, безнадежно погрязал в торопливом разврате.
Тогда в госпитале, Кучики-тайчо тоже не оценил.
Но сейчас мягкие губы Бьякуи льнули к губам Ренджи - и не было других слов для такого ненавязчиво-шелкового и теплого прикосновения. Ренджи чуть шевельнул губами в ответ, и Бьякуя на мгновение отстранился - они касались теперь только кончиками носов - изогнулся и накрыл полураскрытым ртом рот лейтенанта. Лейтенант радостно сунул ему язык.
Кончик языка своевольно прикусили и обсосали.
Потом отпустили, чтобы облизать нижнюю губу Ренджи.
А потом Бьякуя положил ладонь под ухо, закрыв татуировки на шее, наклонил голову лейтенанта и впился глубоким вяжущим поцелуем в разнеженный рот.
Ренджи сглотнул слюну, причмокивая от удовольствия.
Шаг назад, и Кучики отступил, прерывая сладкое оцепенение.
- Тебе хватит, - Бьякуя провел по своим губам пальцами, вытирая влагу. - Теперь ты знаешь, как целуются цивилизованные люди. Желаю удачи. А теперь о дисциплине...
Бьякуя вложил Сенбондзакуру в ножны, снимая шикай, отстегнул меч и водрузил на подставку, а сам сел в сейдза за низкий капитанский столик и взял кисть.
- Почему двор не подметен, а рядовые таскаются без дела по верандам? Почему половина отряда изображает погибших на битве при Секигахаре и до сих пор не в госпитале? Почему курсанты еще не зачислены в отряд и бегают по казармам в школьной форме?
- Я уже этим занимаюсь, Кучики-тайчо! - Ренджи яростно поклонился, и, не выпрямлясь, добавил, - А вы хорошо целуетесь, Кучики-тайчо. Не могли бы вы дать мне еще один урок?
- Только если мне придется связать тебя, чтобы не распускал руки, - холодно сказал Бьякуя.
- Я согласен!
Аристократ замер на миг.
- Выполняй, Ренджи.
И не выдержал, окликнул лейтенанта, когда тот уже вышел за порог.
- Ренджи! Неужели... все так плохо? Неужели ты готов пойти на это?
- Да, капитан. Я готов пойти на все, чтобы только вам было хорошо, - угрюмо кивнул Абарай.
Бьякуя опустил кисть и вздохнул.
- Ну как я могу этому сопротивляться. Задержитесь после работы, Абарай-фукутайчо. Я еще должен... за свое спасение.

конец